Иоанна Хмелевская - Бега [Скачки]

— Как ты думаешь, дадут миллиона два? — спросил Юрек, живо заинтересованный.

— Две первые лошади — страшные фуксы, дадут и три. А тут, ты сам слышал, на двух лошадей ставили. Вроде как Бялас обещал быть первым.

— И на Болека ставили, понятия не имею, почему я его выбросил. Может, трех миллионов и не дадут, но какие-нибудь два с половиной-то уж точно…

Я записала результаты и вспомнила про Монику Гонсовскую. Триплет и квинту черти взяли, последовательности с Сарновским я не ставила, поэтому шансы выиграть могли у меня появиться только в четвёртом заезде. В обморок я, разумеется, не упала, потому что заранее была готова к неудачам. Уже много лет я клялась и божилась самой себе, что третий заезд буду ставить только «стенкой». И столько же лет я клятву не сдерживала. Привычность собственного поведения даже успокоила мои чувства.

За триплет дали два миллиона восемьсот с мелочью, Юрек обрадовался. Последовательность вышла средненькая, десять тысяч двести Моника Гонсовская оказалась с неплохим выигрышем, Мария с Метей тоже.

— Метя от этого триплета окончательно выздоровеет, — предсказала я уверенно. — Вы как, дальше продолжаете?

— Самой странно, но продолжаем! Вроде у нас квинта на мази. Боюсь, что после Сарновского выигрыш страшно снизится.

— Особенно если Куявский приедет. А мне кажется, что он дважды выиграет. А если бы Сарновский сейчас не поехал?..

— Эх, если бы Сарновский не поехал, я бы выиграла. В могилу меня эта сволочь уложит, если б я знала, что он думает, я бы выигрывала раз за разом!

И тут до меня дошло, что здесь творится нечто особенное. Копенгагенских лошадей я не знала уже много лет, в Канаде на бегах была три раза в жизни. И там среди семнадцати коней, за которых платили только в одном сочетании, я умела выбрать даже квадриплет! Год назад я угадала шесть-пять-восемь за паршивые пять крон, вытащила Алицию в турпоездку в Париж, где в августе можно было копыта отбросить от жары; в Канаде угадала последовательность на четыреста долларов, а тут, глядя на этих лошадей три раза в неделю, при том, что платят за трех коней, в какой бы последовательности они ни пришли, я не в состоянии угадать, кто выиграет! Да что же это, черт побери, делается?!..

«Недолго думала старушка»… Без особого труда я сообразила, что карьера лошади на этих хреновых бегах зависит только от отношений и сговоров между людьми. Ну да, я выиграю, если мне удастся угадать, что эти люди выдумали. Что там скомбинируют Глебовский, Бялас, Вишняк, Ровкович, Капуляс, Войцеховский, мастер ставить сам на себя, Скорек, вечно в оппозиции к собственному тренеру, Вонгровская и весь синклит! Если я угадаю, что они напридумывали, то выиграю, если нет — то фиг. А это, кажется, намного труднее, чем оценка всех лошадей на свете, вместе взятых…

Ну да, ломжинская мафия и этот… Василь…

Я договорилась с пани Зосей, что Завейчика для Моники Гонсовской вызовут. Моника, однако, вела себя так, словно этот Завейчик перестал её интересовать, два выигранных заезда явно её отвлекли. Она вернулась из паддока и сказала мне, что две лошади производят незабываемое впечатление, Этернит и Жаба. Она поставит на них, никто не имеет права их обогнать.

— Теоретически, — охладила я её пыл, — да, конечно, обе от коней дерби-класса, должны бы выигрывать раз за разом, но Батька, пардон, Убий-батько, не умеет ездить на арабских лошадях, а ученик Мязга тем более. Разве что лошади сами по себе придут.

— Придут! — решительно заверила меня Моника. — Если у меня есть хоть капелька представления о лошадях, они не могут не выиграть. Не знаю, которая, они более-менее одинаковы.

Этернит был фаворитом, на Жабу ставили мало, видимо, из-за ученика Мязги, который снижал её ценность. Я поставила на всякий случай и на них, в триплете у меня их не было, я начинала Куявским. Рупор прогремел воззвание к пану Завейчику, которого просят зайти в секретариат. Старший комиссар Ярковский поймал меня под лестницей.

— Это что такое? — спросил он, мотнув головой в сторону иерихонской трубы.

— Гонсовская, та девушка, которая хочет его найти, я же вам говорила, — объяснила я. — Я ей сама посоветовала, чтобы она искала по радио, потому что он может быть всюду.

— А что она про него знает?

— Да почитай, что ничего. Это все её тётка. Как я поняла, это тёткин бывший воздыхатель, а ныне друг жизни. Мне что, надо познакомиться с тёткой?

— Нет, упаси вас Бог. Мы уж как-нибудь своими силами справимся…

Я хотела было спросить, разговаривали ли они с этим Завейчиком вообще, но тут к Ярковскому обратился кто-то незнакомый, — а я увидела, как лысый с кудряшками направляется к кассе по двести тысяч. Меня вдруг страшно заинтересовало, на что он поставит, я бросила Ярковского и помчалась за Фигатом. Он поставил на то же самое, что и Моника Гонсовская. Три-четыре, Этернит с Жабой.

— Вы когда возвращаетесь в свой Лонцк? — спросила я наверху у Моники.

— Да я все время там. Только в ноябре перееду в Варшаву. Я вчера приехала, потому что тётка звонила, она страшно разволновалась из-за этого Завейчика и потребовала, чтобы я ей помогла, но завтра я возвращаюсь. Разве что она упрётся, чтобы я осталась… Я собираюсь возвращаться, скажем так, но начинаю сомневаться, что это у меня получится.

— Может, найдётся этот Завейчик…

— Метя заканчивает двумя лошадьми, тройкой и четвёркой, — сообщила мне Мария. — Дай-ка мне эту железяку для бутылок. Этернит фаворит, а лучше бы Жаба. Болека могу пропустить.

— Гарцовник, господа, Гарцовник! — возвестил пан Здись. — Тут выигрывает Гарцовник! Будет два-шесть!

— И ухо от селёдки! — рассердилась я. — И от жилетки рукава! Соецкий, как же'..

— А Этернит что? — ехидно поинтересовался Вальдемар. — Ногу сломает?

— Шестёрка, почитай, уже висит! — твёрдо изрёк пан Эдя.

Моника Гонсовская наклонилась ко мне.

— А почему они говорят «висит»? Я все слышу и слышу — «висит». Простите, вы не могли бы мне объяснить?

— Это на табло. То есть на такой там штуковине около судейской вышки вывешивают результаты, номера лошадей, которые выиграли. То есть не вывешивают, а всовывают в такие рамочки, но называют это «висит, кто выиграл». А в разговоре остаётся только одно «висит».

— А, понимаю…

— Для араба вес не имеет значения! — упрямился пан Здись. — Даже если и так…

— На короткую дистанцию! — не выдержал Юрек. — Это же тысяча восемьсот!

— Ну вот именно! Гарцовник! Пятьдесят пять кило!

— Лысый с кудряшками поставил то же самое, что Метя, — сообщила я Марии. — Я случайно подсмотрела, за двести три-четыре. Этернит с Жабой. Что-то мне кажется…

— Мне уже все везде кажется, — перебила меня Мария, просматривая свои триплеты. — Ты можешь посмотреть, что я тут натворила? Погоди, у меня тут проходит Болек… Но два я начинаю Жабой и один Этернитом. Болеком — ни одного!

Я заглянула в её программку.

— Снова не поставила то, что записывала?!

— Да не успела я протолкаться! Диктовала по одной лошади и опять напутала! А квинта показалась мне дорогой, и я её урезала, Боже мой…

Из квинты, которую она заранее себе выписала, три лошади уже пришли первыми, а теперь она записала Жабу, Этернита и Куявского на Фикусе. Шанс выигрыша был огромный, а квинта вся состояла из фуксов.

— Чего у тебя нет?

— Как это чего? Сарновского я выкинула! Слишком дорого показалось!

— Ну да. Скупой платит дважды…

— И что тут делать с таким ботинком, теперь-то уж и сапожников нет…

— ., русские продают у Дворца культуры. Это для пищеварения, а это от насморка. За гроши купить можно!..

— Дёшево вам это самоубийство обойдётся…

— Ну что они там копаются, на десять минут уже опаздывают!

— Бухгалтерия не успевает…

Флажок махнул, арабы послушно вошли в стартовые машины, рванули почти одновременно. Пан Здись бушевал насчёт Гарцовника до половины прямой, я начала уже зубами скрипеть, потому что чёртов Гарцовник свободно лидировал, оторвавшись на пару корпусов. На половине заезда ситуация резко переменилась.

— Выходит Этернит, затем финиширует Жаба с Албанцем, — говорил рупор. — Этернит, Албанец, Жаба, Этернит, Жаба…

— Давай, Жаба! — завопили одновременно Юрек и Мария.

— Вон этого Албанца, куда лезешь, кретин! — бормотала я себе под нос.

— Есть! — вопил какой-то тип за спиной Вальдемара. — Два-пять!!! Давай, два-пять!!!

— Милостивый государь, какие два-пять, три-четыре вдут! — взбесился Вальдемар, резко повернувшись к нему. — Что вы мне в ухо ревёте всякую чушь!

— Ну да, три-пять идут!..

— Ослепли они все, что ли? — рявкнул горестно пан Эдя.

— Есть! — крикнул Юрек. — На тройку не ставили!

— Албанец третий! — упрямо сказал пан Здись. — Вот, пожалуйста, совсем близко!

— Близко, близко, — согласился полковник. — Корпусов восемь будет…

— Мы с Метей закончили! — с облегчением вздохнула Мария.